Путь к свободе и утрате

 Я держу в руках календарь и обвожу красным 19 июня. День, который до сих пор разрывает меня на части. День, в который я обрел свободу — и потерял родину. Радость и боль в одном глотке воздуха. Свобода, купленная слишком высокой ценой.

Рано утром, 19 июня 2006 года, мы с семьёй улетали в никуда. С одним чемоданом и надеждой. Через Украину — в Швейцарию. Иной дороги не было: я не смог получить "разрешительный стикер" от МВД, а без него в России не выпускали. В Украине — проще: если есть швейцарская виза, тебя пропустят. Как же я молился, чтобы всё срослось…

В ташкентском аэропорту нас держали почти полчаса. Полчаса чистого, ледяного ужаса. Я обливался потом, дрожал, как будто лихорадка трясла меня. Пограничники молча листали мой паспорт, уходили с ним куда-то за стекло, потом возвращались, задавали вопросы, снова исчезали. Спрашивали, почему лечу в Киев. Печатали что-то. Снова ждали. Каждое движение казалось вечностью. А я стоял, держась за ручку чемодана, будто за последнюю опору.

Но, к моему изумлению, нас выпустили. Впустили на рейс. Я вошёл в салон Боинга как человек, которому только что сняли кандалы. Позвонил маме прямо из самолёта. Попрощался. Не знал тогда, что слышу её голос в последний раз. Через три месяца родственники будут хоронить её без меня.

Позже мне сказали, что троих пограничников с той смены уволили за то, что выпустили нас из Узбекистана. До сих пор не знаю — случайность это или акт милосердия. Но я чувствую перед ними не только благодарность, но и странную, тихую вину. Они дали нам свободу — ценой собственной работы.

В Киеве я купил билеты до Цюриха, и уже на следующий день мы ступили на землю, где нас никто не ждал. Ни один знакомый, ни один родственник. Только мы — и новая жизнь. Статус "беженец" — сухой, официально-мерзкий термин, за которым скрываются растерянность, страх, стыд и отчаянная воля жить.

Мне было 40. Дипломат, преподаватель, учёный, журналист. Жена — 39. Азизе — 12. Зарина — 6 с половиной. Не самое подходящее время для эмиграции. Мы были слишком взрослыми, чтобы начинать заново, и наши дети — слишком маленькими, чтобы понимать, почему их жизнь резко изменилась. Но мы выстояли. Приспособились. Интегрировались. И прошли через культурный шок — тяжело, с надрывом, но прошли.

Немецкий язык давался с боем. Он был чужой, жесткий, как застывший лёд. Но мы выучили его. Я даже освоил испанский — в Швейцарии много носителей, и язык оказался полезным. Детям было сложнее: французский, английский, немецкий — это всё легло на их плечи. Зарина сразу пошла в первый класс и уже через восемь месяцев болтала по-немецки. Немецкий вытеснил родные языки. Он стал её родным.

С Азизе было тяжелее. Её распределили в пятый класс, хотя в Ташкенте она уже его закончила с отличием. Сначала — интеграционный класс, спорт и немецкий. Потом — обычная школа, потом секундар-шулле, потом фахмиттельшулле, практика, университет… И вот она — выпускница Цюрихской высшей школы прикладных наук по экономике и праву. А Зарина — дипломированная медсестра, гордость нашей семьи.

На интеграцию в Швейцарии дают пять лет. За это время ты должен выучить язык на уровне B1, понять культуру, уважать традиции, найти профессию и обеспечить себя сам. Я прошёл всё: работал на заводе, был кровельщиком на стройке, фермером на поле. Потом — секьюрити. Все мои дипломы лежали мертвым грузом. Здесь не нужны дипломаты, историки, журналисты. Здесь нужны руки — чтобы строить, лечить, чинить. И знаешь что? Эти руки тут оплачиваются достойно.

Три профессии — вершина: врач, юрист, учитель. Всё остальное — по усилиям. Здесь важен не титул, а результат. Учитель — важнее прокурора. Гражданин, платящий налоги — важнее министра. Никто не спрашивает: кем работает твой отец? Никто не интересуется, какой ты веры или ориентации. Могут спросить одно: ты работаешь — или живёшь на социале? Здесь не любят тех, кто ничего не даёт обществу.

И власть… Здесь президент — менеджер. Он не вождь. Меняется каждый год. Это не культ, это сервис. Голосуют все — потому что это их страна. И потому что ответственность — тоже их. Власть здесь — это не охрана, не лимузины. Это человек с газетой в поезде. Да, однажды я ехал с другом-сербом Иваном, и рядом сидел старик, читавший газету. Иван говорит: это президент кантона Цюрих. А кантон — это целое государство. И он ехал без охраны. Просто человек.

Спустя годы мы подали на гражданство. Узнали, что в 2014 и 2015 Каримов лишил нас узбекского паспорта. Мы стали апатридами. Без страны. Выполнили все требования, прошли все проверки. Ждали два года. И получили паспорта Швейцарской Конфедерации. Только 2% получают гражданство. Это не формальность. Это экзамен на зрелость.

Но путь был тяжёл. Эмиграция — это не мед. Она ломает. Моя семья развалилась. Мы не выдержали. Многие эмигранты прошли через то же. Без поддержки. Без друзей. Без привычного мира. Только мы и холод чужого языка.

Ностальгия душит в первый год. Потом — отпускает. Родина остаётся в экране телефона, в фотографии, в сне. Но ты уже здесь. И у тебя нет времени на тоску. Надо выживать.

Ты начинаешь с нуля. Без связей. Без денег. Без языка. И твоя битва — не с системой, а с собой. Со своими страхами. Со своей слабостью. Эмиграция делает тебя крепче. Иногда — ожесточённым. Но ты вырастаешь. Встаёшь. И живёшь. Работаешь. Создаёшь. Путешествуешь. Дышишь полной грудью.

Ценность здесь — не в машине и не в часах. А в том, что у тебя в голове и в сердце. Связи, конечно, важны. Но если их нет — остаётся упорство. И оно ведёт тебя дольше, но вернее.

Ценность — не в работе, а в семье. Это твоя опора. Всё остальное — титулы, должности — пыль. Министр может сажать картошку рядом с тобой. Президент — стоять в очереди за кофе. Здесь всех судят по поступкам, а не по погонам. Полицейский не имеет права просто остановить тебя. Все равны.

Семья — вот что удерживает тебя от краха. От слома. От сумасшествия. Любовь, понимание, тепло. Без этого ты тонешь. Один мой коллега, богатый, успешный, жил один. И однажды застрелился. Почему? Не знаю. Швейцария — страна богатая, безопасная. А самоубийства — всё равно случаются. Это тень под солнцем.

И всё же сюда едут. Едут со всего мира. Мечтают остаться.

Я смотрю на календарь и понимаю: 19 лет назад я уехал. И, возможно, уже не вернусь. Не увижу тех, кто ещё жив. Не смогу положить цветы на могилы тех, кто ушёл. Я в "чёрных списках". Пока они существуют — я изгнанник. Но Узбекистан живет во мне. В сердце. Там он останется — до последнего моего вздоха.

На фото: Азиза и Зарина. Июнь 2006 года. Кройцлинген. Озеро. Начало новой жизни. Без фанфар. Без аплодисментов. Но с верой — и с болью.