ДЭВ, ч.2

 

1.1.5. Ночь

Ночь опустилась на Бухару, и над городом раскинулось звездное небо. Мириады звезд мерцают, освещая древние стены и крыши домов мягким, приглушенным светом. Луна, полная и яркая, плывёт над горизонтом, бросая серебристые лучи на минареты и купола. Ветер шуршит по старым кирпичным стенам, будто рассказывая древние истории. Бухара в ночи словно застыла во времени, её улицы пусты, и лишь вдалеке иногда раздается лай собаки или звук шагов случайного прохожего.

Рустам и Мохигуль сидят в своей комнате на диване, окруженные тишиной. Их мысли заняты только одним — предстоящим отъездом. Комната уютная, но обстановка говорит о том, что они готовятся покинуть это место. На стенах висят свадебные фотографии, где они с Мохигуль молоды, счастливы, их лица светятся радостью. На соседних снимках — их дети: Ферузбек, Равшанбек и маленькая Махтоб, все улыбаются, глядя в объектив. Эти фотографии напоминают им о лучших моментах, о доме, который скоро они оставят позади. Мохигуль смотрит на них долгим взглядом, словно прощаясь, будто видит их в последний раз. Она прижимает подушку к себе и, откинувшись назад, устало спрашивает:

— Как ты думаешь, получится у нас там?

Рустам, пытаясь прогнать тревогу, наклоняется к ней ближе. Он понимает, что и ему, и Мохигуль страшно. Переезд — это всегда шаг в неизвестность, но у него нет другого выбора. Он тихо отвечает, стараясь придать голосу твердость и уверенность:

— Да, получится. У нас нет другого выбора. Мы должны попытаться.

Он верит, что жизнь за границей будет лучше. Там, в Канаде, где всё по-другому: честные законы, справедливость и возможности. Ему кажется, что стоит только трудиться и быть честным — и никто не станет вмешиваться в твою жизнь, не будет коррупции, давления и постоянного страха за завтрашний день. В этих мыслях ему легче представить светлое будущее для своей семьи.

Мохигуль кивает в ответ, хотя усталость и тревоги не отпускают её. Её веки тяжелеют, и она, не сказав больше ни слова, засыпает. Её дыхание становится ровным, и сон начинает уносить её от беспокойных мыслей.

Рустам еще долго смотрит в потолок, размышляя о том, что их ждет. Перед глазами проносятся образы: он представляет себе канадские леса, простирающиеся на многие километры, высокие небоскребы в городах, чистые улицы, доброжелательных людей, которые приветствуют новых иммигрантов. В его мечтах это страна, где можно дышать свободно, не опасаясь за будущее своих детей. Его мысли путаются, но в них есть одна ясная цель — они должны попробовать. И, приняв окончательное решение, Рустам засыпает, с надеждой и верой в новый день.

Во сне он видит Канаду: её огромные леса с высокими соснами, снежные улицы зимой, где играют дети в теплых одеждах, широкие озера и тихие, приветливые городки. В этом сне ему кажется, что всё удастся, что жизнь будет спокойной и простой, что все препятствия останутся позади.

На следующее утро их ждет новая глава жизни. День будет полон хлопот, сборов и прощаний, но впереди их ждёт новый мир. Мир, где они надеются построить лучшее будущее для себя и своих детей, где можно начать с чистого листа и оставить всё тяготы прошлого позади.

1.1.6. Холодный Ташкент

Ташкент встретил утро серым и холодным. Небо затянуто густыми облаками, холодный ветер пронизывал насквозь, обдувая бетонные здания, навевая на город атмосферу подавленности. Шестиэтажное здание аппарата президента, построенное в советские времена, возвышалось угрюмой глыбой посреди площади. Стены его, когда-то белые, потемнели от времени и грязи, выкрашены в безликий серый цвет. В прошлом здесь размещался Центральный комитет Компартии Узбекистана — теперь этот бездушный фасад стал символом непрекращающегося авторитарного правления Ислама Каримова.

Внутри кабинета, огромного и холодного, как и само здание, Каримов передвигался, словно разъяренный лев, запертый в клетке. Его лицо исказилось от гнева, движения были резкими, взгляд — острым, колючим. Он ходил взад-вперед по ковру, сжимая кулаки, а за его спиной, неподвижно замерев, стояли самые влиятельные люди страны: министры, генералы, чиновники. Все они были напряжены, как натянутая струна, стараясь не встречаться с ним глазами, чтобы не вызвать его гнев. Тишина в кабинете казалась почти гнетущей, нарушаемой лишь звуками шагов президента.

Закир Алматов, министр внутренних дел, стоял в стороне. Он был тучным, но подвижным мужчиной с широкими, мозолистыми руками, намекающими на физическую силу. Его седые волосы обрамляли лицо с густыми бровями и холодным взглядом. Шаги его всегда были уверенными, широкими, будто он привык идти напролом, не задумываясь о последствиях. Алматов не был глубоким мыслителем, но это его не останавливало — он знал, как устранять врагов и подавлять оппозицию, прокладывая себе путь наверх через интриги и жёсткость.

Рядом стоял Рустам Иноятов, глава СНБ. Тучный, с выпученными глазами, как у человека с проблемами щитовидной железы, он страдал от диабета. Хитрость и двуличие сквозили в его взгляде. Он всегда был осторожен в своих словах, извлекая выгоду даже из самых плохих ситуаций. Сейчас для него это был идеальный момент — можно было выпросить у Каримова дополнительные ресурсы для своей службы, усилить позиции в стране, где страх и контроль стали валютой власти.

В зале стояли и другие чиновники, стараясь оставаться в тени. Они молчали, следуя за Каримовым, как тени, не решаясь сказать что-либо лишнее.

На огромном мониторе в кабинете демонстрировались кадры с оперативной съёмки взрывов 19 февраля 1999 года в Ташкенте. Видео показывало охваченные дымом улицы, горящие машины и тела погибших, раскиданные по дороге. Взрывы разнесли столицу, внося хаос и ужас. Кадры показывали оцепление милиции, людей в панике, разбросанные по дороге вещи, кровь на тротуарах.

Каримов в ярости, его голос громкий и резкий, как выстрел, прорезал тишину:

— Это покушение на мою жизнь! Найти всех, кто организовал взрывы в Ташкенте! Всех найти и казнить! Никого не жалеть!

В гневе он не знал преград. Для него не существовало никого выше, его власть была абсолютной, он считал себя всесильным и неподконтрольным никому.

— Мы этим занимаемся, — осторожно сказал Иноятов, не поднимая глаз, но стараясь звучать уверенно. — Моя служба вышла на экстремистов в Афганистане. Лидеры религиозного движения Тахир Юлдаш и Джума Намангани, скорее всего, организовали взрывы!

Закир Алматов, всегда готовый действовать, рявкнул:

— Хазрат, мы всех найдем! Списки подозреваемых составлены! — Его жестокость и прямолинейность всегда шли рука об руку, и для него не было ничего проще, чем ломать судьбы людей.

— Найдите семьи террористов, пытайте, можете убить, если будут молчать! — ревел Каримов. — Всех, кто верующий — в тюрьму! Всех религиозников, всех, кто носит бороду или платки, кто часто ходит в мечеть — всех арестовать! Они должны верить в меня, в президента, а не в Аллаха! Я им Бог на Земле!

Чиновники, привычные к подобным приказам, закивали, соглашаясь. В этот момент кто-то из них пробормотал:

— Хороший повод зачистить политическое пространство.

Каримов мгновенно насторожился, вскинув голову:

— Поясни?

Вперед выступил один из самых засекреченных и влиятельных чиновников — Мистер Х, обрисовав ситуацию:

— Всех ваших недругов — оппозиционеров, журналистов, учёных, всех, кто не согласен с вашей политикой — можно обвинить в терроризме. Репрессировать их! Так вы навсегда избавитесь от угроз. Страна должна знать, что без вас она погибнет.

Каримов задумался, затем кивнул, решив, что это разумный ход.

— Отработайте версию, что это дело рук моего врага — оппозиционера Мохаммада Салиха. И всем верующим... всем мусульманам... устроить здесь ад!

— Это мы с радостью, — скалясь, отозвались Алматов и Иноятов. В глазах чиновников горела решимость. Они понимали, что перед ними открываются новые возможности — репрессии сулили огромные выгоды. Под шумок можно было отобрать предприятия, недвижимость, валютные активы. Каримов создал государство, в котором репрессии стали бизнесом.

Чиновники были готовы выполнить любые приказы своего лидера. Это был мир, где не осталось места милосердию или слабости, где цель всегда оправдывала любые средства.

1.1.7. Городская мечеть

Городская мечеть стояла спокойно на своём месте, как и каждый день, встречая верующих. После утренней молитвы люди начали медленно выходить на улицу. Их лица были освещены светом веры и надежды, спокойные и умиротворённые. Они улыбались друг другу, здоровались, обменивались пожеланиями удачного дня. Молитва принесла им чувство очищения, будто мир вокруг стал немного светлее. Кто-то остановился у ворот, чтобы поговорить с друзьями, кто-то направился к дому, думая о предстоящих делах. На этих лицах читалась вера в то, что сегодняшний день будет хорошим.

И вдруг, совершенно неожиданно, улицу окружили патрули милиции. Солдаты в синей пятнистой униформе и касках с дубинками в руках начали грубо задерживать выходящих. Лица, недавно сиявшие спокойствием, сменились удивлением, страхом и возмущением. Людей грубо хватали за руки и толкали к автобусам, стоящим неподалёку. Те, кто пытался сопротивляться, получали удары дубинками, их силой заталкивали в транспорт. Никто не разбирался, кто эти люди — они были верующими, и этого было достаточно. Пинками и ударами их вталкивали в автобусы, не давая шанса объясниться или возмутиться. Те, кто молился за мир, теперь испытывали насилие на себе.

Милиционеры не церемонились — они исполняли приказ с грубой жестокостью. Задержанных доставляли в отделения, где их уже ждали камеры и допросы. В холодных подвалах РУВД, под тусклым светом, их бросали на пол, избивали кулаками и дубинками. Многих избивали так, что они падали на бетонный пол, теряя сознание. Некоторые лежали на грязном полу, их тела сотрясались в конвульсиях, у кого-то были сломаны рёбра, которые болезненно выпирали из-под одежды. Воздух был пропитан болью и страхом, но милиционеры видели в этом лишь рутину.

В кабинетах начальников телефоны не умолкали. Один из начальников РУВД набрал номер Закира Алматова и, понизив голос, спросил:

— Мы доставляем всех верующих из мечетей и допрашиваем их на причастность к терактам. Но как определить, кто из них ваххабит-террорист?

Вопрос действительно волновал его. Никаких чётких указаний не поступало, а разбираться в том, кто из людей просто исповедует свою религию, а кто является экстремистом, он не знал. Как отличить? Если у него книга — это Коран или, может, пособие по терроризму? Если он произносит молитвы, не слишком ли часто он это делает? Может, стоит заставить их петь гимн Узбекистана вместо молитв, чтобы отличить фанатиков?

Алматов, которому и самому эта тема была чужда, в ярости сдавил трубку:

— Ты что, письмо не читал? Там всё расписано! Всех, кто носит бороды, — это ваххабиты! Всех, кто часто ходит молиться! Кто чаще всего повторяет "Аллах акбар!" — экстремисты, ясно?

Его голос был настолько полон раздражения, что казалось, он готов был сломать трубку о голову начальника, будь тот рядом. Но расстояние спасало подчинённого.

— Понял! — радостно ответил начальник, уловив суть. — Будет исполнено!

Тем временем в городе продолжались облавы. Патрули милиции и ОМОН ходили по улицам, проверяя прохожих. Борода теперь была не просто признаком религиозности — это стало символом угрозы. Мужчин с бородами останавливали, не разбираясь, кто они — торговцы, учителя или студенты. Их грубо задерживали и заталкивали в машины, не давая времени объясниться. Рядом визжали женщины, стараясь защитить своих мужей, сыновей, отцов, но крики и слёзы не помогали. ОМОН, с каменными лицами, разгонял женщин дубинками, разбрасывая их в стороны, как куклы. Страх и отчаяние захватили улицы.

Задержанные, даже не успев понять, что происходит, становились жертвами системы, где вера, борода или частые молитвы могли стоить свободы и жизни.

1.1.8. Резиденция президента

Время совещания у президента подходило, и каждый чиновник знал, что опоздание недопустимо. Ислам Каримов не прощал неуважения к своей персоне, а опоздать — значило проявить именно его. Хокимы, министры, председатели комитетов и директора крупных концернов один за другим спешили к кабинету президента. Все они нервничали, ведь каждый раз, когда они собирались здесь, воздух казался пропитанным страхом перед властью Каримова.

Когда они подошли к дверям, суровая охрана их остановила. Начальник охраны, невысокий, но крепкий мужчина с жестким лицом, словно высеченным из камня, подошел к ним с напряженным взглядом. Его глаза были холодными, как сталь, а на губах играла едва заметная усмешка. В его движениях чувствовалась профессиональная военная выправка.

— Мы должны провести персональный досмотр, — объявил он сухим тоном, — приказ хазрата. После взрывов Ислам Каримов считает, что среди вас могут быть убийцы.

Чиновники замерли. Их лица исказились от растерянности и недоумения, но никто не осмеливался возразить. Никто не смел сказать хоть слово против воли президента. Один за другим они терпеливо ждали своей очереди, пока охрана обыскивала их карманы, проверяла пиджаки и штаны. Обыск был унизительным, но они, стиснув зубы, переносили его, прекрасно понимая, что возмущение могло стоить им карьеры или даже свободы.

Очередь дошла до заместителя прокурора Светланы Артыковой. Она была высокой худощавой женщиной, с узкой грудью и кривыми ногами, черные волосы плотно прилегали к голове, а её взгляд был колючим и холодным, словно лед. Её острые черты лица и жесткий характер были хорошо известны всем. Когда охранник приблизился к ней, она сжала губы в тонкую линию, готовясь к унижению.

Охранник начал процедуру, бесцеремонно сунув руку в её бюстгальтер. Его грубые пальцы прошлись по небольшим грудям, после чего он залез под её юбку, нащупывая через чулки, проводя ладонью по трусам. Это длилось всего несколько мгновений, но для Артыковой время будто замерло.

— Всё чисто, — бросил охранник с безразличием, словно проверил карбюратор машины.

Артыкова, побледнев от гнева, резко вскинула голову и прошипела:

— Я всегда чистая! — произнесла она с презрением, затем с гордо поднятой головой пошла дальше, присоединившись к остальным чиновникам, которые уже ожидали начала совещания.

Охранник лишь равнодушно посмотрел ей вслед, а из кабинета президента донёсся голос Каримова:

— Ну, надеюсь, никто из вас не намерен меня подорвать? Завтра я проведу пресс-конференцию по этому поводу! Поэтому не обессудьте за проверку! Так теперь будет всегда, если вы допустили взрывы у меня под носом!

— Нет, нет, хазрат! Как можно! Вы правильно поступаете! Слава нашему президенту! Вперед, цвети, Узбекистан! — сдавленными голосами хором начали говорить министры, потом один за другим подхватили гимн.

Их лица были напряжены, некоторые уже покрыты каплями пота. Они хрипели, но не позволяли себе сбиться с темпа гимна. Слова звучали неискренне, но они старались изо всех сил показать свою преданность. Каримов смотрел на них с насмешкой, наблюдая, как каждый из них выкладывается, чтобы понравиться ему. В его взгляде читалась ирония — он понимал, что страх делает их старательными, и это его развлекало.

1.1.9. Пресс-конференция

Пресс-конференция проходила в огромном здании советской постройки, сером и монументальном, с высокими потолками и массивными колоннами. Внутри ощущалась холодная величественность: каменные стены и старомодные люстры. Оцепленное милицией, здание выглядело как крепость, строго охраняемая от любых внешних угроз. На входе дотошно проверяли вещи, обыскивали каждого, подозревая преступника в каждом, кто пересекал порог. Телекамеры стояли повсюду, фиксируя каждое движение, а микрофоны и радиоустановки были готовы передать всё в эфир.

В зале собралось множество узбекских и зарубежных журналистов. Они перешептывались между собой, обмениваясь догадками о том, что именно скажет президент. Атмосфера была напряженной, в воздухе висело предчувствие чего-то важного, но опасного. За столом сидели ключевые фигуры режима: министр внутренних дел Закир Алматов, глава СНБ Рустам Иноятов, министр иностранных дел Абдулазиз Камилов и генеральный прокурор Рашитжан Кадыров. Камилов, лысоватый и невысокий человек с лицом, осунувшимся от алкоголя, нервно оглядывался по сторонам. Его помятый костюм лишь подчеркивал его тревожное состояние. Он боялся провокационных вопросов, зная, что любое неосторожное слово может обернуться для него неприятностями.

К трибуне под аплодисменты взошел Ислам Каримов, облаченный в строгий черный костюм. Он выглядел хмурым и надменным, его губы презрительно выпячивались, добавляя его лицу суровости. Взмахом руки он потребовал тишины, и зал мгновенно замолк.

— Террористические акты совершили мусульмане, — начал Каримов с твердостью в голосе. — Радикальное течение, Исламское движение. Взрывы подготовил Мохаммад Солих, который сбежал за границу и получил политическое убежище в Норвегии. Мы объявили его в международный розыск через Интерпол.

Он говорил долго, разглагольствуя о смертельной опасности радикального исламизма. Заявил, что религиозные экстремисты поддерживаются из-за рубежа, что внутреннюю оппозицию финансируют западные фонды и иностранные эмиссары. Его речь звучала как обвинительный приговор всему оппозиционному движению, как предостережение всем несогласным.

Когда пришло время вопросов, встал корреспондент ВВС и, собравшись с мужеством, задал вопрос:

— Господин президент, взрывы произошли недавно, следствие только началось, а вы уже назвали организатором человека, который когда-то был вашим оппонентом на президентских выборах и, по некоторым данным, набрал больше вас голосов. Но президентом стали вы. Теперь вы обвиняете его в терактах. А как же презумпция невиновности? Вы же гарант Конституции, как можете такое говорить?

Зал замер. Журналисты переглядывались, одни в изумлении, другие в испуге. Каримов внезапно побагровел. Его лицо исказилось от ярости, он закашлялся и нервно ударил кулаком по трибуне. Не сказав больше ни слова, он резко вышел из зала, бросив в сторону:

— Ну-ка, приведите мне этого выскочку-журналиста!

Охрана мгновенно подбежала к корреспонденту ВВС, заломила ему руки за спину и насильно потащила к выходу. Журналист был бледен, его глаза выражали страх. Подведя его к Каримову, охрана остановилась. Президент, кипя от ярости, начал кричать:

— Ты что, самый умный? Как посмел задавать мне такие вопросы? Кто тебя научил так говорить? Американцы? Русские? Кто?!

Каримов ударил журналиста в живот. Тот согнулся, издав тихий стон. Каримов не остановился — он пнул его ногой, затем еще раз и еще. Журналист упал на пол, корчась от боли.

— Хазрат, здесь много журналистов, будет скандал! — попытался тихо вмешаться один из охранников.

Понимая, что переходит грань, Каримов бросил презрительный взгляд на журналиста, сплюнул на него и вышел из здания, хлопнув дверью. Его шаги звучали гулко по коридорам.

Тем временем министр иностранных дел Камилов, все еще нервно озираясь, сказал своему помощнику:

— Лишите этого журналиста аккредитации. И больше ни на какие пресс-конференции и брифинги его не пускать.

В углу, под легким дымом сигары, стоял мистер Х. Он с усмешкой наблюдал за происходящим, явно получая удовольствие от сцены. Для него жизнь была театром, а он — режиссером, ловко манипулирующим событиями.

1.1.10. В кабинете

Кабинет президента Ислама Каримова был обставлен с тщательным вниманием к деталям, отражая тот стиль и дух времени, которые он сам создал. Просторные стены были заставлены стеллажами с книгами — среди них были произведения, которые могли бы шокировать любого: «Майн кампф», очерки о макартизме в США, и даже ценнейшие книги, посвященные его собственной жизни и деятельности. Культ личности царил здесь, как в самом сердце тоталитарного режима. На стенах висели флаг Узбекистана и его собственный портрет, который смотрел на каждого, кто входил в кабинет с надменной гордостью. Кроме того, фотографии Каримова с другими мировыми политическими лидерами, запечатленные моменты встреч и саммитов, лишь подчеркивали его стремление к международному признанию. В углу стояла небольшая статуя Амира Темура, средневекового правителя и завоевателя, который стал кумиром для многих узбеков — символ силы и власти.

Ранее этот кабинет принадлежал первому секретарю ЦК компартии, и теперь в нем обитал Ислам Каримов — когда-то первый коммунист республики, а ныне диктатор в статусе президента. Это пространство, наполненное историей, стало символом его власти, ставшим абсолютным и неоспоримым.

Каримов сидел в своем кресле, обитым кожей, с выражением решимости на лице. Он скомандовал:

— Усилить цензуру! Никаких статей против меня и моей власти! Всех журналистов, критикующих меня, прогнать из редакций, нигде не давать им устроиться на работу! Усилить пропаганду моих трудов и моих идей!

Его помощник, стоящий в полупоклоне, торопливо записывал все на бумагу, лицо его было напряжено от страха.

— Кстати, хазрат, тут принесли книгу «Человек, определивший эпоху» — это про вас. Авторы — прокурорский работник и один академик в области экономики. Принесли самый первый экземпляр вам. Книга расписывает, что благодаря вам Узбекистан получил независимость от Москвы и от коммунизма и теперь строит демократическое государство. Вы — отец узбекской свободы, гарант Конституции.

Эти слова приятно отозвались в душе Каримова. Он взял книгу, начал листать страницы и, улыбаясь, произнес:

— Хорошо. Надо организовать, чтобы еще написали книги про меня. Найдите иностранных писателей, заплатите им, пусть пишут про мои реформы и мою роль в развитии Узбекистана. Видимо, надо пиариться, чтобы весь мир знал меня. А то все знают только про террористические акты и оппозиционеров!

Его взгляд унесся в даль, как будто он видел будущее, в котором он был сильным лидером, а народ боготворил его. Он представил свою усыпальницу в Самарканде, вырезанную из ценного камня, окруженную толпами людей, совершающих паломничество. В его воображении люди плакали, целуя могильную плиту, и кричали:

— Хазрат! Хазрат! Вы дали нам Великое будущее! Спасибо вам за это! Великий человек! Бессмертен в веках! Да будет вам место в Раю у трона самого Аллаха!

Эти радужные картины воодушевляли бывшего коммуниста, наделяя его уверенностью и мощью.

Мистер Х, находившийся в тени, внимательно записывал слова президента, их значение и тон. Он был единственным, кто имел такие полномочия, единственным, кто мог беспрепятственно входить к Каримову в любое время суток. Мистер Х знал, что за всем этим скрывается и его роль, и его интересы, и что именно он был тем, кто в нужный момент мог подставить нужное плечо или убрать лишние фигуры с доски.

1.1.11. Иностранные подлизы

США, могущественная держава с обширными ресурсами и влиянием на международной арене, занимала особое место в мире. Грандиозные небоскребы Нью-Йорка, непрекращающиеся потоки информации и культура, формирующая глобальные тренды — все это придавало Америке ауру неоспоримого лидерства. Это была страна, где каждый шаг был под контролем, а каждая инициатива — предметом внимания.

В узбекском посольстве дипломаты стремились наладить связи с зарубежными исследователями и учеными, осознавая важность международного мнения. В этот раз их целью стал Стивен Фреддерик Старр из Университета Джонса Хопкинса. Старр, седой и с высокомерным видом, был ученым и чиновником, чья репутация росла вместе с его амбициями. Он всегда выглядел презентабельно — в безупречном костюме, с безукоризненно отглаженной рубашкой и галстуком, который подчеркивал его статус. Он любил быть в центре внимания и был привязан к подаркам, которые свидетельствовали о его значимости. Его голос, полный самодовольства, уверял собеседников в его понимании сложностей реформ, проходящих в Узбекистане:

— Да, да, я внимательно слежу за реформами в вашей стране! Ислам Каримов — лидер новой эпохи! Он личность, которая создает новую формацию. Он сломал коммунизм и строит самое сильное государство в Центральной Азии. Передайте Его Превосходительству, что я посещу Ташкент.

Приглашение также принимала Шинер Акинер, эксперт из Лондона, работавшая в Институте восточной политики. Она была хитрой и корыстной женщиной, обладавшей умением манипулировать людьми ради собственных интересов. Шинер всегда знала, как произвести впечатление: её одежда была стильной, а глаза светились умом и хитростью. Её не интересовали настоящие изменения в жизни людей — важнее были привилегии и внимание, которые она получала от высокопоставленных друзей.

Когда она прибыла в Ташкент, её у трапа встречал Мистер Х. Он хитро улыбался, целуя ручку дамы, и эта ухмылка вызывала у неё чувство тщеславия:

— Добро пожаловать, ханум Акинер.

Шинер расплывалась в восторге — только здесь, среди этих влиятельных людей, её ценили и уважали, она чувствовала себя в своей тарелке.

На борту «Узбекских авиалиний» летел индийский журналист Алок Шекхар, готовый писать положительные репортажи о режиме Каримова. Этот пройдоха с хитрым взглядом и всегда с улыбкой на лице за деньги готов был писать всё что угодно. Узбекские журналисты нашли его в Дели и пригласили за деньги, которые выплачивали узбекские налогоплательщики, чтобы он мог пожить в столице и затем рассказывать индийскому народу о великих достижениях президента Каримова.

— Я, конечно, уважаю вашу республику и вижу, как расцветает ваш край, — произнес он, подмигнув, когда получил конверт с деньгами в качестве аванса от посла Узбекистана. Его довольное лицо свидетельствовало о том, что он был готов на любые компромиссы, лишь бы получать свою долю.

1.1.12. Телевидение Си-Эн-Эн

В студии CNN царила атмосфера профессионализма и напряженности. Стены были обшиты звукоизолирующими панелями, создавая чувство уединения и сосредоточенности. Яркие лампы освещали пространство, а экраны на заднем плане демонстрировали карту мира, флаги стран и новости в реальном времени. Журналист-ведущий, облачённый в строгий тёмно-синий костюм, с аккуратно уложенными волосами и уверенным выражением лица, сидел за стеклянным столом. Его тонкие, аккуратные черты лица и решительный взгляд выдавали опыт и авторитет. Ведущий начал беседу, задавая острые вопросы и пытаясь охватить сложную тему:

— Многие эксперты утверждают, что президент Узбекистана привел свою страну к независимости?

Приглашённый эксперт, сидящий напротив, представлял собой человека с острым умом и непреклонной логикой. Это был доктор Левин — экономист с седыми волосами и умными, глубоко посаженными глазами. Он был одет в серый пиджак и светлую рубашку, но его манера говорить и жестикулировать привлекала внимание больше, чем его внешний вид. Смеясь, он отреагировал на заявление ведущего:

— Эх, какие эксперты — те, кого подкупили власти? Таких стало много — псевдоэкспертов. До независимости Ислам Каримов был партийным функционером. Вы не найдете в печати ни одного выступления, где он призывает к независимости Узбекистана. Наоборот, он поддерживал сохранение Союза, особенно на мартовском референдуме 1991 года. Распад СССР начался в Москве, за независимость боролись республики Прибалтики, Грузия. А среднеазиатским республикам она просто на руки упала. И узбеки в один момент стали независимыми, свободными, только воспользоваться этим не сумели. Тогда Каримов стал единоличным владельцем своей страны. Он вошел во вкус править одному и вечно. Своих оппонентов он просто пускает в фарш.

На экране показывали кадры, где Ислам Каримов на последнем съезде КПСС в Москве неуверенно поет «Интернационал». Он был окружён Михаилом Горбачёвым и Борисом Ельциным, чьи уверенные голоса и энергичные движения контрастировали с его застенчивым поведением. На заднем плане раздавался смех и поддержка, но Каримов выглядел растерянным, не находя своего места в этом шумном, историческом моменте.

— Он проводит радикальные экономические реформы, — продолжал журналист, уверенно опираясь на свои знания.

Эксперт, закатив глаза, произнёс:

— Э-э-э. Какие реформы может провести человек, воспитанный на марксизме и сталинизме? Он не знает, что такое демократия и рыночные отношения. Он создал ту же самую деспотичную советскую систему, просто там за руль управления встали кланы и семьи, все ресурсы стали принадлежать им. Непотизм и коррупция — вот итог реформ Ислама Каримова. Но это он назвал «Великое будущее».

Ведущий, поправляя очки, задавал новые вопросы, стараясь глубже разобраться в проблеме:

— Сложная ситуация, когда Узбекистан экспортирует газ в Россию и Китай, а население вынуждено топить углем или кизяком — высушенным навозом домашнего скота. Это временные издержки?

Эксперт усмехнулся и покачал головой:

— Вы думаете, уголь так просто купить? Местные кланы продают его втридорога, при этом уголь с низкой теплопроводностью. На газе наживаются семья Каримовых и близкие люди его круга, вся валюта остается за рубежом, в офшорах. Поэтому о газификации нечего и говорить. Реформы — это попытка улучшить прошлую советскую систему. Иного предложить Каримов не может.

— Так для того, чтобы провести реформы, Каримов послал молодых людей учиться на Запад. Ставка сделана на молодые кадры, — поднимал тему ведущий, стараясь выжать максимум информации.

Операторы меняли ракурсы, показывая движения рук эксперта, который недоумевал от услышанного:

— И где они? Тысячи парней и девушек уехали на учебу в США, Европу, Японию, Южную Корею по линии Фонда «Умид», затрачены миллионы долларов, но по возвращении лишь единицы нашли работу. Остальные оказались или невостребованными, или они сами не захотели работать в коррупционной и малоэффективной экономике и уехали обратно. Так что кадровая политика себя тоже не оправдала. А у власти все те, кто формировался, будучи коммунистами.

— Так что нет будущего у Узбекистана? — спрашивал ведущий, как бы пытаясь увидеть то, что не видят другие.

— У Узбекистана нет настоящего... — твёрдо заявил эксперт.

На экране появлялись кадры встречи Каримова с Альбертом Гором, вице-президентом США. Каримов сидел за столом, окружённый советниками, его лицо выражало сосредоточенность, а Гору, с его дружелюбной улыбкой и открытым жестом, казалось, искренне интересует судьба Узбекистана. Это был важный момент, который показывал, как высокопрофильные встречи обрамляют международные отношения.

Ведущий, указывая на экран, добавил драматическим жестом:

— Каримов хочет, чтобы Узбекистан воспринимался как западная страна — сильная экономика, высокие технологии, высококвалифицированные кадры. Об этом он постоянно твердит с различных трибун. Поэтому тянется к Америке, Европе.

Эксперт усмехнулся, отвечая:

— Каримова называют хазрат, то есть правитель, владыка! И этот хазрат назвал свою страну «Центрально-азиатским тигром», рассчитывая на ресурсно-материальный потенциал. Но он забыл, что Запад — это права и свободы человека, это демократические выборы, независимая пресса и справедливый суд. Это многопартийность и парламент, имеющий полномочия предъявить импичмент президенту. Всего этого нет в Узбекистане.

Ведущий, пытаясь прояснить ситуацию, уточнил:

— Но на такую реформу Каримов не способен. Я вас правильно понял?

Экран показывал лицо эксперта, который, опираясь на факты, спокойно ответил:

— Несомненно. Он боится потерять власть, если все это вдруг появится в стране. Поэтому все партии карманные, парламент состоит из подконтрольных ему людей, в прессе царит цензура, гражданские активисты в тюрьме. Религия ушла в подполье и теперь угрожает безопасности страны. Поэтому Каримов вынужден дружить с Россией, хотя её ненавидит. Просто Москва даёт ему тот простор, те резервы, которые удерживают его власть и поддерживают статус в мире, включая ООН.

Ведущий с лёгкой иронией добавил:

— Так, значит, Каримов умеет дружить?

Эксперт досадливо роняет:

— Каримов не умеет дружить — он в ссоре фактически со всеми соседями. Особенно ненавидит Таджикистан, поэтому заминировал границы. Каримов жесток как с соседями, так и со своим народом. Поэтому его называют «Дэвом».

Ведущий вспомнил:

— Дэвом? Это демоническое существо в сказках Центральной Азии? Очень жестокое к людям...

Эксперт кивнул:

— Да. Жестокость — это норма в странах восточной деспотии. Нежестокий и нелукавый правитель просто не сумел бы удержать власть в своих руках. Предшествующие государства до коммунистического деления региона 1920-х годов, а это Бухарский эмират, Кокандское ханство и Хивинское ханство, были образцами такой деспотии. Каримов просто возродил средневековые обычаи и механизмы управления народом и государством, слегка подлакировав их современными политическими тенденциями.